Рука мэтра окуталась таким яростным светом, что Айлин на минуту показалось – ладонь горит! А потом… Потом тем же злым фиолетовым огнем окуталась фигура мэтра Кирана от торчащих волос до подола мантии, и мэтр, отчаянно вскрикнув, – Айлин показалось, что и она закричала вместе с ним! – оказался в самом центре звезды. И, кажется, теперь его увидели все Вороны.

– Вот так, – произнес мэтр Бастельеро с непонятной удовлетворенностью, отворачиваясь от звезды и пристально глядя на Воронов: те подались вперед, желая рассмотреть призрака как можно лучше. Только Дарра взглянул, как показалось Айлин, сочувственно и поспешно отвернулся. – Надеюсь, господа адепты, вы запомните, что…

– Что сила возмещает многим… отсутствие такта, доброты и разума, – прохрипел мэтр Киран ему в спину с отчаянной веселой злостью, и Айлин заметила, как лицо милорда Бастельеро дернулось и заледенело, а потом перстень загорелся снова, и милорд сделал резкое движение рукой, как будто что-то сбрасывал.

Мэтр Киран дернулся и завыл, как попавший в капкан лис, а милорд Бастельеро невозмутимо закончил:

– Что призраки – весьма злонравные сущности и опасны тем больше, чем больше похожи на людей. Методы борьбы и укрощения подобных существ мы разберем на следующих занятиях и в самом скором времени, а пока…

– Прекратите! – крикнула Айлин, мечтая отскочить подальше, куда-нибудь к стене, или вовсе выбежать из склепа и не возвращаться.

Но вместо этого она шагнула вперед, почти коснувшись пылающего луча звезды-ловушки носком сапога, и повторила отчаянно звенящим голосом:

– Прекратите его мучить! Разве вы не видите – ему больно! Пусть он призрак, но мы… мы же – люди! Мы должны помогать и защищать, а не… Пожалуйста! – сорвался ее голос на всхлип, и слезы уже свободно потекли по лицу.

– Милорд, будьте любезны… – очень холодным и напряженным голосом бросил Дарра, шагнув к Айлин и обняв ее за плечи.

Лорд Бастельеро с каменным лицом повел в воздухе рукой – и звезда погасла, а сияющая фигура мэтра Кирана растворилась в воздухе. Айлин сквозь слезы не видела, куда он скрылся, но продолжала чувствовать присутствие мэтра. Только теперь она расплакалась по-настоящему, взахлеб, уткнувшись лицом в мантию Дарры, прижавшего ее голову к груди.

– Ну, полно, Ревенгар… – услышала она снова ставший обычным и даже растерянным голос лорда Бастельеро. – Нельзя же… Пожалуй, в вашем случае я действительно поторопился с уроком. Аранвен, отведите ее к целителям. Кажется, адептке нехорошо.

Айлин не могла вымолвить ни слова, сотрясаясь от рыданий, иначе обязательно сказала бы, что ей действительно плохо! Плохо, потому что она не понимает, как лорд Бастельеро, такой могущественный, справедливый, умный… как он может не понимать то, что ей самой совершенно ясно?! Нельзя! Нельзя причинять боль ни живым, ни мертвым, если они не делают тебе ничего плохого. И… неужели то, что говорил мэтр Киран про высокомерие и отсутствие доброты, правда?

* * *

Аластору хотелось выть и рычать от отчаяния. Обычные человеческие слова на язык не шли, разве что грязная площадная брань, но даже она не смогла бы передать то, что он чувствовал. Вскочив с кровати, он зашагал по спальне от стены к стене, чувствуя себя зверем в клетке или узником, которому уже объявили смертный приговор, но скрывают дату его исполнения. Проклятье! Тысячу раз проклятье! Как же мерзко, унизительно, стыдно! Как он мог сотворить такое?! И ведь не откажешься от собственной вины, не переложишь ее на чье-то коварство. Никто его пить не заставлял! Сам глотал этот клятый обжигающий карвейн, пьянея не столько от него, сколько от смеха Айлин и веселых подначек почтенных покойных магов, чтоб им… Нет, они тоже не виноваты. Сам дурак! Безмозглая скотина!

Ведь говорил же ему отец, что с крепкими напитками нужно быть осмотрительным и осторожным, а он, гордясь тем, что никогда не пьянел от простого вина, решил, что с карвейном будет то же самое. И пропустил момент, когда разум заволокло хмельной пеленой. Каким остроумным, отважным и сильным он себе казался – вспомнить противно! Как, должно быть, презирает его Айлин!

Снова упав на кровать, Аластор спрятал лицо в руки и тихо застонал сквозь зубы, изнывая от мучительного стыда. Как он теперь посмотрит ей в глаза? Ведь он же едва ее не опозорил! Благородную юную девицу, которая доверилась ему, тупой пьяной скотине! Отвела к себе в комнату… Стань это известно – и ее репутация погибла бы навсегда! А он!

Но все равно лорд Бастельеро не должен был так с ним поступать! Будь он хоть тысячу раз главнокомандующим и Избранным всех Семерых разом, он не имел никакого права так унижать Аластора. При девушке! Неважно, что Айлин совсем юная, она… она… Да если бы лорд Бастельеро там же вызвал его на дуэль, это было бы справедливо и правильно! Но не так… Словно паршивого щенка! За шиворот! И еще бросил ему отказ в дуэли как милость!

«Я этого так не оставлю, – ясно понял Аластор. – Просто не смогу. Чем бы мне это ни грозило, я должен… Да, мне шестнадцать, а дуэли разрешены с семнадцати, но год – это ничего. Год можно потерпеть, а потом я брошу ему вызов при всех, и Бастельеро придется согласиться! Не станет же он отказываться, утратив честь. Вызову и… А плевать, что будет потом! Ни одного Вальдерона не назовут подлецом и трусом, не способным отвечать за проступки!»

Он беспомощно посмотрел на свои руки, сжатые в кулаки. На левом указательном пальце так и осталось медное колечко с зеленым камнем – подарок Айлин. Не обручальное, конечно, но он бы ни за что не согласился с ним расстаться. Что теперь будет с его подругой? Лорд Бастельеро может ее наказать. Не исключат ли ее из Академии?! И что скажет ее семья, если узнает об этом? А еще – что скажет отец?

При мысли, что придется признаваться отцу в таком позоре, Аластору стало совсем плохо. Может быть, отец не узнает? Если лорд Бастельеро ничего ему не скажет ради сохранения репутации Айлин… Но тогда не сможет промолчать сам Аластор! Ему ведь придется объяснять, почему он обязан вызвать на дуэль самого мэтр-командора! И если дуэль закончится чьей-то смертью… Благие Семеро, что же он натворил…

Стук в дверь прервал мысли, которые Аластор уже гонял по кругу, словно взмыленного коня на корде, не видя никакого выхода. Ни достойного, ни хотя бы приемлемого.

– Милорд, ваш батюшка желает немедленно вас видеть! – сообщил дворецкий.

– Иду! – мрачно отозвался Аластор и подошел к окну как раз вовремя, чтобы увидеть уезжающего всадника.

Эту невысокую, но прямую, словно рапира, фигуру, затянутую в черный камзол, поверх которого был небрежно накинут плащ, он бы узнал из тысячи. «Ну вот, можно не думать, как признаться», – с отчаянием обреченного подумал Аластор и вышел из комнаты, направляясь в отцовский кабинет, словно на эшафот. Да что там, он даже на эшафот сейчас пошел бы охотнее!

– Входи, – сухо и очень спокойно сказал отец, стоило постучать в дверь. – Полагаю, ты знаешь, о чем пойдет речь?

– Да, милорд, – сказал Аластор, посмотрев ему в глаза и напряженно ища в них гнев или презрение.